Граница - это не просто красная линия на карте.
Граница - это пот и кровь парней в зеленых фуражках.
сам, но ведь ты прекрасно знаешь, что мне нельзя. Для всех нас это
единственный шанс спастись. И для него тоже.
Рават присел и заглянул девушке в глаза. Ее некрасивое, худое лицо было
полно боли. Похоже, она не понимала, что он говорит.
- Агатра, послушай меня, - настойчиво повторил он. - В степи у Дорлота,
даже охромевшего, куда больше шансов уцелеть, чем у нас, запертых в этой
деревне. Он приведет помощь или хотя бы спасет собственную шкуру и
расскажет кому-нибудь, что здесь происходит. Если же он будет сидеть здесь
и ждать штурма, то кончит, как и все мы. Разве что заберется в
какую-нибудь нору, спрячется и оттуда будет смотреть, как нас режут. Но ты
прекрасно знаешь, что он на такое не способен.
- Я пойду, сотник, - произнес Дорлот. - И вовсе не затем, чтобы спасти
собственную шкуру.
- Дорлот... - прошептала Агатра.
- Сотник прав, Агатра. Здесь от меня никакой пользы, я не смогу помочь
вам защищаться. Держитесь. Я приведу помощь, но вы должны продержаться...
Слышишь, сестра?
Девушка расплакалась:
- Слышу...
- Вэрк.
- Иди, Дорлот, - сказал сотник.
Человека можно было бы обнять, и Рават обязательно сделал бы это, но он
не знал, как пожелать удачи коту. В конце концов сотник кивнул и тихо
повторил вслед за Дорлотом:
- Вэрк...
Кошачье приветствие, а также подтверждение, выражение согласия... Рават
надеялся, что, кроме Агатры, никто этого не слышал. Он повернулся и пошел
прочь. Когда он обернулся, кота уже не было.
Присев у южного заграждения, Рават смотрел на холм. Там все еще
копали... Он просто сидел - не строил никаких планов, не думал ни о чем
особенном, поскольку уже сделал все возможное. В конце концов он задремал,
и его разбудили лишь какие-то вопли, раздавшиеся возле одной из баррикад.
Тотчас же Рават бросился туда. Астат посылал стрелы в темноту, разгоняемую
блеском пламени. Второй солдат, вместе с несколькими крестьянами, перелез
через укрепления. Вскоре они вернулись, неся Биренету.
Она была еще жива...
Девушка была совершенно нагой. Ей отрезали груди, отрубили ступни и
кисти рук, вырвали глаза. Между распухшими губами не было ни языка, ни
зубов; рот зиял, словно большая красно-черная яма. Все раны алерцы
тщательно прилегли огнем, не давая вытечь крови. Суть именно в том, чтобы
она оставалась живой как можно дольше... Топорницу положили перед Раватом.
Солдаты скрежетали зубами. Крестьяне с диким видом переглядывались.
Сотник молчал.